Живем параллельно истории, тихо, неспешно. А потом окажется, что неловкий знакомец полу-сосед — гениальный поэт. Куча бумаги на полу переживет моих внуков. Надо будет поспешно писать воспоминания, где благородные соседи давали суп и котлеты гению, слушали и понимали его стихи…
Вообще писать о живущих довольно сложно. Примерно так же, как снимать мыльницей кошку в беге. Обычно получается привидение с двенадцатью размазанными лапами вместо вполне живой разбойницы.
Итак, добродушный житель Алматы, представляю твоему вниманию поэта, современника и соземельника Василия Муратовского.
Позиционирует он себя именно как русского поэта, потому что пишет на русском языке. Так что в силу культурных особенностей истории Казахстана движет вперед литературный процесс не только вдохновенные люди с российским паспортом в штанах.
«Корни и кроны» — собрание избранных стихотворений из различных книг с 1982 по 2006 годы, целокупных по теме, времени, развитию. Отбирал стихи сам автор, так что можно вынести после ее прочтения четкий образ нынешнего состояния его поэтической личности.
Особенный смак языка стихов Василия уловит только очень начитанный человек. Эрудит и ленинградский интеллигент, желательно в третьем поколении.
Зная, что таковых немного, он предусмотрительно выполнил работу штатного филолога для себя — написал предисловие, где достаточно четко выразил, что хотел сказать в своей поэзии. Да и комментарии написал шикарные — что, где, почему, когда.
Отключив мозг и настроившись на отдых даже брать в руки книгу стихов бесполезно. Его тексты требуют осмысления каждой строки.
Кто читал Бродского, уловит его присутствие . Когда в первый раз для пробы открыв сборник посередине, начала читать — это была первая мысль: «как Бродский…» Уже позже сообщили, что Иосиф Александрович это своеобразный идол у Василия.
Это далеко не все аллюзии и ритмы, мелодики и темы, которые успели раскрыться к первому прочтению. Только сам поэт напрямую говорит о тех, кто был одним из слоев его поэтической земли — Мандельштам, Цветаева, Блок, Ахматова. Плюс неизменные Библия, античная поэзия, Пушкин.
Неожиданно вплетение китайской поэзии…
Алмаатинец, он пишет и об Алматы, о горах. Думаю, образу балкона, стоя на котором можно смотреть на дымчатые горы Заилийского Алатау — можно посвятить хорошую литведческую работу. Материала много и весь благодатный.
Можно много говорить, но лучше прочитать.
Свежие стихи на странице Василия Муратовского (стихи.ру)
В КП размещаю для затравки подборку его стихов с указанием из какой книги. Стихи выбраны по принципу «мне понравилось».
Из книги «Сквозьцементный росток»
Деревья.
Я деревья люблю так, как будто лишен
права видеть, как листья мёдом выблестил клён,
так, как будто не рядом тот сказочный дуб,
чью кору, еще мальчик, пытал я на зуб,
так, как будто березы не в ухо мне шепчут,
так, как будто на свете мне с ними не легче,
так, как будто в Париже, еще до Марины,
я, там не бывший, вижу пред собою рябины…
И ольхою я болен, как подпасок из были,
как старухи из сказок, что по топям бродили…
О тянь-шаньские ели, заилийские павы,
не забыли, как рядом проходил я по праву?!
Костерок бы разжечь, да покрепче заварку —
измотался, гуляя по глубинному парку.Комментарий автора
Дерево было одно — пыльный карагач, устоявший между серой стеной и ржавой «курилкой». Но в нем было родство со всем живым и настоящим. Деревья всегда вызывали во мне чувство уважения, присутсвия таинства, причастности к глубинам и высям.
«так, как будто в Париже, еще до Марины, / я, там не бывший, вижу пред собою рябины…» — реминисценция из цветаевского «Тоска по родине! Давно…»
всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
и все равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно рябина…* * *
Устрою праздник — соберу рюкзак
и поднимусь в дремучее ущелье,
где мрачность елей и ручья веселье,
где свет надмирен и подножен мрак,
где скалы плачут влагой непорочной,
где дым костра к мирам кадит всенощно,
где собирались лучшие друзья,
где был привечен песней полуночной,
мотив которой передать нельзя…
из книги «Захламленный балкон»
захламленный балкон с велосипедом, на котором никогд
не полетишь, как птица,
как в те года…
А сердце стучится…
А солнца луч из-за туч…
А полустаявший снег?..
А жажда божеских круч?..
А ощущенье: человек?..А память?
А моя рука в твоей,
твоя — в моей?..Чем безнадежнее быт, тем любишь сильней.
Жизнь оборвется — начнутся века…
На арфе играть, в пушистом облаке нежась, —
малоприятная перспектива,приятнее пыль с балкона смывать,
рядом с тобою про все забывать,
в заботе о доме недосыпать,
без повода, вроде бы,
улыбаться счастливо…И говорить:
«Господь мой!
Бог мой!
Я знаю, случится:
смоешь все лица,
жизнь наша — кино:
после сеанса — домой…Но милость нам дай:
пусть увидит Синай
велосипед, летящий, как птица,
руль, крепко сжатый любимой рукой,
два счастливых лица…Если надо —
смывай!Но я верую:
там —
все опять повторится!* * *
Поэзия есть осознание своей правоты…
О.МандельштамМой город — город современный,
но без него не город — яма…
Живу мечтою сокровенной:
в толпе вдруг встретить Мандельштама.
Его спрошу я: «Как живете?
Теперь-то вы вместили вечность?»
А он мне скажет: «Что поете?
Не надоела вам беспечность?» —
«Ни слова, — я ему отвечу, —
про голод, холод и расстрелы.
Я знал, что вас однажды встречу:
хлеб черный, лист бумаги — белый,
пес — злобный, ствол ружья холодный,
бес наделен смертельной властью,
но к Богу путь всегда свободный,
и он сжигает все напасти…
Я счастлив тем, что в мирозданье
незримые гуляют светы,
что правота живет в сознанье…
И только в ней живут поэты».Комментарий автора
Одна поэтесса при встрече сказала: «давно хотела посмотреть на человека, который Алма-Ату назвал ямой!» одна журналистка, выхватив из всего текста строчку «бес наделен смертельной властью!» включила ее в телевизионные новости, после бодрой фразы: «Еще один выпад оппозиции!» что в этом стихотворении вижу я?
Прежде всего — живого Мандельштама!
Не говорите мне о вечности —
Я не могу ее вместить.
Но как же вечность не простить
Моей любви, моей беспечности?И из стихотворения 1932 года «Батюшков»:
Ни на минуту не веря в разлуку,
Кажется, я поклонился ему: В светлой перчатке холодную руку
Я с лихорадочной завистью жму.За словами о расстреле, черном хлебе, злобном псе я вижу лицо моей судьбы и прекрасые строки Юрия Домбровского:
Пока это — жизнь, и считаться
Приходится бедной душе
Со смертью без всяких кассаций,
С ночами в гнилом шалаше.С дождями, с размокшей дорогой,
С ударом ружья по плечу,
И с многими, и очень со многим,
О чем и писать не хочу.Эпиграф к стихотворению взят из статьи Мандельштама «О собеседнике» 1913г.
* * *
Дома, которые я вижу
Дома — гробы, направленные в небо,
Дома — посылочные ящики. Кому?
Дома, похожие на караваи хлеба,
Которые не всем, а одному.
Дома-торты за стройным рядом елей
Тянь-шаньских, грандиозно голубых.
Дома «шанхаев», дышащие еле,
Как человек, ударенный под дых.
Дома — конюшни: тюрьмы и бараки;
Дома — шедевры: замки, терема,
Дома — пиры, дома — болезни, драки…
И просто сумасшедшие дома.* * *
Степное озеро ночное
О неведомые дороги,
По которым идешь, не зная,
Понесут ли обратно ноги В область милого сердцу края…
Над тобою — луна роковая
Из китайской поэзии древней,
Пред тобою дрожит, исчезая,
Огонек миражной деревни…
Указатель или крест на могиле?
Человек или куст колючий?
Ты идешь, пока еще в силе,
Топчешь пыль и песок горючий.
Лишь по кваканью берег находишь,
Тростники раздвигаешь жадно,
Сигаретным дымом отводишь
Комаров, что звенят мириадно,
Воду пьешь, в которой икринки,
Примесь ила, горчинка соли,
Сазаны тебе кажут спинки
И уходят плескаться на воле,
Гуси дикие шум поднимают
(им не любо твое вторженье),
воды озера тихо вздыхают
и колеблют луны отраженье…
из книги «почка точности»
всё это уже было, уже было:
путь слова протянулся сквозь века —
по Бродскому, диктатом языка
является озвученная сила.Ждет каждого его могила,
перо иль молот выронит рука —
плуг остается людям и строка
стихотворения, что сердцу мило.Диктуй, язык, над хрупкостью виска,
присутствуй, муза, оставляй, тоска!
Душа металась, и душа любила:срывала миги, волокла срока,
удушьем зажималась в облака,
на языке заветном
говорила.* * *
Ушедшее не возвращается,
обещанное не застает тебя здесь.С одной стороны,
ты — то,
что есть,
но душа до срока переселяется
туда, где всё встречается,
образуя
тобой посаженный лес.Ты — то,
вокруг чего
твое сердце вращается,
ты — то,
к чему испытываешь
интерес.
Муратовский Василий. Корни и кроны: Избр.стихи — Алматы, 2008. — 400стр. Тираж 1000экз.
Ваш отзыв